– Дай мне всадников, – умолял Альфред. – Бургред дурак, но он муж моей сестры. Я должен спасти его. Мы дадим ему пенсию, отправим к папе...

Да, подумал Шеф. Значит, еще одна фигура останется на доске. И Айвар – даже если мы побьем его, Айвар уйдет, на корабле или верхом, как в последний раз. Это еще одна фигура. Но фигур должно стать меньше. А в конце – остаться только одна. Я хочу, чтобы мельница остановилась.

Что за радость – он шагнул вперед и почувствовал, что внутри него происходит нечто ужасное, рот его заполнился холодной слюной, только один раз в прошлом он испытывал нечто подобное, когда в суровую зиму попробовал падаль. Он мрачно подавил приступ. Все глаза, все глаза. Повернулся, посмотрел на людей, поднимающихся из-за кустов и изгородей, все смотрят на него, зубы сверкают.

– Вперед, – крикнул он, поднимая алебарду и указывая ею в сторону реки. – Люди Пути...

Поток рвоты ударил из его рта в щит Альфреда. Король, не понимая, подавился. Шеф согнулся, больше не в силах играть, алебарда выпала из его рук. Его снова начало рвать, судороги дергали тело, снова и снова.

Он покатился по земле, а армия Пути остановилась, в ужасе глядя на него. Альфред, поднявший руку, чтобы вызвать свою лошадь, своих воинов, опустил ее, повернулся и смотрел на бьющуюся на земле фигуру. Торвин бежал вперед со своего места в тылу. Гул сомнения пронесся по рядам. Каков приказ? Мы идем вперед? Сигвартсон упал? Кто командует? Викинг? Мы должны подчиняться пирату? Англичанин? Король Вессекса?

Лежа на траве, в ожидании очередного приступа, Шеф услышал голос Бранда, который с каменным неодобрительным выражением смотрел на него сверху вниз.

– Есть старая поговорка, – говорил Бранд. – «Когда слабеет предводитель армии, слабеет вся армия». Что нам делать, когда он выплевывает свои внутренности?

Стоять на месте, подумал Шеф, и ждать, пока мне не станет лучше. О Тор, прошу тебя. Или Господь. Кто бы ты ни был. Сделай это.

Айвар глазами, бледными, как разведенное молоко, смотрел на поле битвы, отыскивая ловушку. Он чувствовал, что она здесь. У его ног – он сражался по своему выбору во главе клина своего экипажа – лежали тела трех сильнейших воинов Марки. Все они горели желанием прославиться во всем христианском мире тем, что покончили с самым жестоким разбойником севера. И каждый по очереди обнаруживал, что стройная фигура Айвара скрывает поразительную силу и змеиную быстроту движений. Один из них, с пробитой грудной клеткой, невольно стонал в ожидании смерти. Мелькнул быстрый, как язык змеи, меч Айвара, пробил кадык и позвоночник за ним. В этот момент Айвару не нужны были развлечения. Нужно было спокойствие, сосредоточенность.

Ничего в лесу. Ничего на флангах. Ничего сзади. Если они сейчас не захлопнут ловушку, будет поздно. Уже сейчас поздно. Вокруг армия Айвара без приказа занималась обычными делами после битвы – закрепляла поле битвы после победы. Одно из многих преимуществ армии викингов: ее командирам не нужно тратить энергию, объясняя, как делать то, что входит в обычай. Они просто наблюдают и планируют дальнейшие действия. Теперь некоторые воины разошлись парами, один добивал раненых, другой в это время караулил, делая невозможным какому-нибудь другому англичанину, притворяющемуся лежащим без памяти, неожиданно ударить, прихватить с собой последнего противника. За ними шли со своими мешками собиратели добычи, они не раздевали мертвых догола – это будет сделано позже, – а брали только заметное и ценное. На кораблях лекари занялись перевязками.

И в то же время все посматривали на своих командиров, ожидая дальнейших приказов. Все знали, что победа – это самое лучшее время для закрепления преимущества. И занимались своими делами с крайней поспешностью.

Нет, подумал Айвар. Ловушка была подготовлена, он в этом уверен. Но не сработала. Вероятно, эти глупцы подошли слишком поздно. Или где-то застряли в болотах.

Он шагнул вперед, надел шлем на копье, помахал кругами. И немедленно из укрытия в полумиле ниже по течению, на фланге английской армии показалась волна всадников, они били ногами в бока лошадей, подгоняя их, на утреннем солнце сверкала сталь их кольчуг и мечей. Все еще отступавшие английские мечники закричали, побежали быстрее. Глупцы, подумал Айвар. Они все еще превосходят Хамала по численности в шесть раз. Если бы стояли на месте, построили линию, могли бы покончить с ним, прежде чем мы подойдем. А если бы мы заторопились и разорвали ряды, они еще могли бы выиграть эту битву. Но что-то в вооруженных всадников заставляет пеших бежать, даже не оглядываясь.

Во всяком случае перед Хамалом и его верховым патрулем – триста всадников, все лошади, на которых в армии викингов можно было одеть седло, – лишь одиночные беглецы. Теперь, после сражения, нужно уничтожить предводителей, добиться, чтобы королевство никогда больше не смогло бы подняться. Айвар с удовлетворением заметил, как пятьдесят человек на самых быстрых лошадях устремились вслед за воином в золотой короне, которого уже на горизонте увлекали конные таны. Остальные в путанице телег и повозок старались выбраться на простор. Главная часть скакала по верху подъема, направляясь в лагерь, расположенный всего в нескольких сотнях ярдов по ту сторону подъема.

Пора присоединяться к ним. Пора богатеть. Пора развлекаться. Айвар почувствовал, как его охватывает знакомое возбуждение. С Эллой его обманули. С Эдмундом нет. Не должны и с Бургредом. А потом – потом одна из шлюх, а может, кто-нибудь из леди, но какое-нибудь мягкое бледное незаметное существо, которого никто не хватится. И никто, в суматохе разграбленного лагеря, смерти и насилия, и не заметит. Конечно, это будет не та девушка, которую увел у него Сигвартсон. Но будет какая-нибудь другая. Пока.

Айвар повернулся, осторожно переступил через внутренности лежащего у его ног человека, надел шлем, махнул вперед щитом. Армия, наблюдавшая за ним – поле битвы уже очищено, – испустила короткий крик и двинулась за ним через холм, через трупы, которых уложили солдаты и камни машин. И на ходу перестраивалась – из отдельных клиньев образовалась единая линия в четыреста ярдов длиной. Ей вслед смотрели оставленные у кораблей на страже викинги.

И из своего укрытия в миле выше по течению смотрела армия Пути – раздраженная, смущенная, уже ропщущая на своего предводителя.

7

– Мы не можем больше ждать, – сказал Торвин. – Нужно наконец решить это дело. И немедленно.

– Армия разделилась, – возразил Гейрульф, жрец Тюра. – Если увидят, что ты уезжаешь, еще более потеряют уверенность.

Торвин нетерпеливым жестом отбросил это возражение. Вокруг него тянулись нити с развешанными на них священными гроздьями рябины; рядом с костром Локи воткнуто в землю копье Отина. Как и раньше, в кругу только жрецы Пути, ни одного мирянина. Они собрались говорить о вещах, о которых не положено знать мирянам.

– Мы слишком долго говорили себе это, – ответил Торвин. – Всегда есть что-то более важное. Мы должны были решить эту загадку уже давно, как только начали подозревать, что этот парень Шеф и есть тот, кого мы ждем: тот, кто придет с Севера. Мы расспрашивали его друга, расспрашивали ярла Сигварта, который считал себя его отцом. Но не находили ответа и занимались другими делами.

– Но теперь мы должны знать точно. Когда он не захотел надевать подвеску, я сказал: «Еще настанет время». Когда он бросил армию и поехал за своей женщиной, мы думали: «Он еще молод». Теперь он ведет армию и ведет ее к катастрофе. А что сделает он в следующий раз? Мы должны знать. Дитя ли он Отина? И если так, то каким обернется он нам. Отином всеобщим отцом, отцом богов и людей? Или Отином Больверком, Богом Повешенных, Предателем Воинов, который собирает у себя героев только для собственных целей?

– Не зря нет в армии ни одного жреца Отина и вообще в Пути их несколько. Если это его сын, мы должны знать. А может, он вовсе не его сын. Есть и другие боги, кроме Всеобщего отца, которые спускаются в наш мир.